По имени Собака (Часть-5)

 И, наконец, подарки! Для меня лежала завернутая в листик из блокнота самодельная пастила, которую я изготовила из ягодного пюре, высушенного на целлофановом пакете и посыпанного растолченным кубиком сахара, а Собаке был приготовлен кожаный мяч, сшитый из шкуры ног лося. Деревянную кость, которую я делала псу осенью, он сгрыз, и играть было нечем. Сначала он удивился моему подарку, но обнюхав, с видом хозяина положил лапу сверху, что автоматически означало: «Мое! Попробуй, отбери!». Потом я сидела рядом с ним, пела новогодние песни, рассказывала стишки. А перед сном, когда выставляла на ночь остатки ужина на улицу, куда-то туда, далеко, крикнула всем родным: «С Новым годом!».

Утро нового года! Не хотелось вставать, но пес надоедливо лизал руку, пытался лизать, слюнявя, и лицо. Пришлось вставать и, кутаясь в теплые шкуры, выполнять ежедневную работу. На улице был истинно сказочный пейзаж - всё вокруг покрылось толстым, пушистым слоем инея, в ажурный наряд было одето всё вокруг. Даже Собаку заинтересовали ее же собственные следы, оставленные на пушистом снегу. Она сначала пробегала в одну сторону, потом медленно возвращалась, обнюхивая и разглядывая собственный след. Ветки елей провисли под тяжестью инея, а верхушки склонили головы и стали похожи на монахов «Белого братства» в накидках с капюшонами. Но моя куцая одежонка уже не справлялась с зимними холодами, и пришлось вернуться в теплый дом, где я приступила к пошиву тулупа из высохшей шкуры лося.

Очередным праздником было Рождество! Пес просто полюбил команду «праздник», а впереди нас ждали старый Новый год, день рожденья моей мамы, Крещение, Масленица...

По мере взросления псу требовались более крупные порции мяса. Он стал совсем взрослым, длинная шерсть была уже не такой пушистой, как у щенка, сквозь пух проросли длинные щетины, хвост стал длинным. Я даже научилась определять по хвосту, в каком он настроении. Глаза стали ярко-желтыми, их цвет был заметен даже в темноте. Конечно, он был с гонором, но я требовала подчинения, и у меня был весомый аргумент – его пропитание зависело от меня.

Тулуп, сшитый мною из шкуры, позволил подольше находиться на улице, и я могла совершать лыжные прогулки в лес. После очередной прогулки, позвав Собаку, направилась к дому, но она не вышла из леса. Я решила, что с ней что-то произошло, и повернула обратно. Следов она оставила предостаточно, но понять, в какую сторону идти, было сложно. И вот среди деревьев заметила знакомый силуэт. Пес был чем-то занят и не откликался. Картина, которую я увидела при приближении, повергла меня в шок – на снегу лежала растерзанная тушка зайца, пес жадно поедал плоть. Заметив меня рядом, он поднял испачканную кровью морду и тихо зарычал. Было ясно – это его добыча, и он ее не отдаст. Я повернула к дому.

«А что, собственно, произошло?» – размышляла, пытаясь его оправдать. Если я с ним делю все свои запасы, это же не означает, что он должен ловить зайцев и приносить мне. Но его окровавленная морда и этот предупреждающий рык выглядели устрашающе! Я не знала, как мне поступить. Но еще раз убедила себя в том, что в его воспитании я должна быть строга. Домой он прибежал через полчаса и стал царапать когтями дверь. Я прямо на улице вымыла его испачканную пасть. Ужином кормить не стала, он лежал на полу довольный, иногда облизываясь. Вскоре все волнения улеглись, и жизнь пошла размеренным путем.

Вот уже лист календаря с февралем занял место на стене. Морозы еще не думали сдавать свои позиции, но первые весточки весны стали заметны – дни стали длиннее, небо приобрело бирюзовый цвет, солнце светило ярко, отражаясь от плотного снега и слепя глаза.

В один из вечеров прозвучала любимая команда «Праздник». Это были двадцать третье февраля и день рождения Кирилла. Я сначала рассказывала непонимающему псу о Дне защитника Отечества, затем о сыне. «Понимаешь, – говорила я, – я здесь живу, значит, это мое отечество, а я его частичка. Отечество должны защищать мужчины, вот ты мальчик, значит, должен меня защищать, потому что я – часть отечества». Он слушал меня, а сам искоса поглядывал на стол. «Ладно, поздравляю, празднуй», – сказала я и положила ему мяса. Вечером у нас снова был вокал, мы пели военные песни, завывание пса приобрело какие-то другие оттенки. Как будто он всю зиму втайне от меня брал уроки вокала у знаменитых мастеров. Он пел не для меня, а куда-то в высоту, его протяжное «у-у-у-у» переходило с октавы на октаву, такому диапазону мог позавидовать любой вокалист.

Следующий день был банный. Привычка носить ружье с собой стала неотъемлемой частью моей жизни. На улице ружье всегда было заряжено, со взведенными курками, я снимала его только в доме и перед входом в баню. У бани вешала его и патронташ на сучок, торчавший из стены. Еще осенью я сколотила скамейку возле бани, чтобы в перерывах можно было выйти на улицу и отдохнуть. Вот и сегодня, напарившись, села на скамейку. Пес носился по двору, играя в свои собачьи игры. Внезапно из леса выскочили несколько темных теней и стремительно направились к нам. Это были собаки! Собаки, значит, где-то рядом находится населенный пункт, живут люди, и я об этом не знала! Мой пес смотрел на приближавшихся сородичей, как завороженный. А они, приближаясь ко мне, перестроились в полукруг, у самого большого шкура на морде сморщилась, оголяя клыки.

Волки! Мысль, как молния, мелькнула в голове. «Собака, взять!», – крикнула я, схватив ружье. Волк, очевидно вожак, уже сделал прыжок в мою сторону, но пес остановил его встречным прыжком. Завязалась драка, волки кубарем катались по снегу, терзая собаку. Слышны были визг, хрип, сопение, щелканье клыков, а я стреляла без разбора в эту кучу малу. Только когда остатки стаи ретировались, оставляя на снегу убитых собратьев, я остановилась. Во дворе осталась лежать груда из трупов животных, снег вокруг был окровавлен. Я быстро оделась и подошла к ним. Передо мной лежали четыре похожих друг на друга, как братья, животных, только один отличался наличием ошейника. Страшная догадка осенила меня. «Так ты волк?», – вырвалось у меня. Я уже более полугода воспитывала волка?! В висках застучала прилившая от волнения кровь. Волк! Теперь это объясняет некоторые нюансы его поведения.

Растащив за лапы хищников, я погрузила на санки Собаку, да, именно собаку, и затащила санки в дом. Тело его содрогалось от боли, на лапе висел клок кожи, укусы были по всему телу, но самая жуткая картина была на брюхе, тело было как будто разрезано ножом, и оттуда выглядывало содержимое. Единственным бинтом из аптечки я осторожно перебинтовала его живот. Слезы заливали глаза, а я только и могла повторять: «Собака, Собака, как же так, Собака?». Он смотрел на меня тем же взглядом, который я видела у тонущего на порогах щенка. Да, он вновь молил о помощи, а я была бессильна… Зарядив ружье, вышла на улицу. Нужно было убрать трупы волков, чтобы свои же не явились их пожирать. За лапы дотащила их до реки и столкнула в прорубь.

В доме было тихо, только тело Собаки содрогалось от приступов боли, и дыхание его в эти моменты прерывалось. Я села рядом на полу, погладить его я не могла, боясь причинить боль. Его шерсть, залитая кровью, прилипла к туловищу, а глаза заволокло мутной пленкой. Он почувствовал мое присутствие и положил лапу на мою ногу. Я всегда запрещала ему всякие попытки показать свое превосходство надо мной, но сейчас поняла, что по своей природной сути он должен был доминировать, но великодушно позволил мне думать, будто я главная. На этот раз лапу я не убрала, а лишь гладила ее. Внезапно, тяжело вздыхая, пес поднялся и на дрожащих лапах выпрямился во весь рост. В его величественной осанке было что-то богатырское, он гордо поднял голову, будто хотел запеть, но лапы подкосились, и бездыханное тело упало на санки.

Все месяцы злоключений я была, как сжатый комок нервов, а сейчас кто-то неведомый сдавил этот комок, и из него, как с вымокшей губки, хлынула вода. Я не плакала, я просто кричала. Еще около получаса этот крик пролетал над деревьями, пугая птиц. Дав волю чувствам, просто выдохлась и впала в забытье. Но нужно было возвращаться в реальность. На санках отвезла Собаку на улицу и спустила в ледник, чтобы весной, когда почва оттает, похоронить. Ужинать не хотелось. Ночная тишина пугала. Ведь я так привыкла к сопению в углу. И когда зажужжала и забилась в стекло неизвестно откуда взявшаяся муха, я была ей рада, как дорогому гостю.

Нервный срыв дал о себе знать – болела голова, колотилось сердце, пропал аппетит. Я пролежала два дня. Картину нападения волчьей стаи прокручивала в голове уже десятки раз. Опоздай Собака на доли секунды, и волк вцепился бы мне в горло. Сколько же стоило сил ему гордому, величественному животному, подавляя свои природные инстинкты, существовать рядом с человеком по его правилам. С человеком, который, по сути, должен быть либо врагом, либо жертвой.

Нет, я должна подняться, должна прийти в себя ради памяти о нем, иначе его гибель была бы бессмысленной. Нужно предать его тело земле. В углу стояла снежная лопата, с приближением весны необходимость в ней отпала, и я решила на лопате сделать надпись и установить на том месте, где похороню собаку. Ножом нацарапала будущую надпись «мой друг» и, подумав, добавила «Собака». Да, именно Собака, и именно с большой буквы. Это было его имя, и он это имя заслужил! Гвоздь, который мне служил напильником, забила в небольшую деревяшку – получилось некоторое подобие ручки. Теперь я могла накалять гвоздь на огне и выжигать на деревянной лопате надпись. Вскоре лопата с его именем стояла в углу, в котором любил лежать пес, и дожидалась весны.

Весна робко вступала в свои права, восьмое марта прошло безрадостно, некому было давать команду «праздник». Я уже ждала вскрытия реки ото льда, чтобы побыстрее выбраться из этого глухого места, таящего в себе неизвестно еще сколько опасностей. Но были две проблемы, к решению которых нужно приступить незамедлительно. Первая – это плавсредство, на котором я должна выбраться, второе – половодье. В половодье изба будет стоять в воде, значит, нужно где-то его переждать. На оставшихся листьях блокнота я стала рисовать различные чертежи построения будущего плота, подыскивая оптимальный вариант.

Итог был таков: для построения мне необходимо восемь трехметровых бревен для плота и четыре для скрепления. Из нитей оставшихся мешков, в которых хранились шишки, нужно сплести прочные веревки. Бревна нужно заготавливать сейчас, пока прочный наст, чтобы без проблем их можно было дотащить до избы. Если из одного поваленного дерева можно заготовить два бревна, то мне необходимо спилить и обработать шесть деревьев. Неделя уйдет на заготовку и доставку бревен, еще неделя – на подготовку их к сборке, поэтому начинать нужно незамедлительно.

Я работала с опережением графика, кроме того, сэкономила одно дерево. Через шесть дней можно было приступать к обработке стволов, которая включала в себя очистку от сучков и вырубку пазов для скрепления. Вечерами я плела веревки из мешковины. Через двенадцать дней всё было готово. Но где я буду собирать плот? Если возле дома, то как его потом дотащить до реки? А если на берегу, то его унесет ледоходом.

Был еще вариант – построить плот на берегу реки, когда вода упадет, но очень не хотелось ползать в холодной прибрежной жиже. Поэтому я приняла решение построить плот сейчас, а во время половодья привязать его прочно к избе, чтобы не унесло водой, и по мере отступления реки подтаскивать его по воде к берегу.

К середине апреля все работы по строительству и сборке были окончены. Во время проектирования плота я старалась учесть то, что мне необходимо будет пройти несколько порогов, и плот не должен был развалиться при ударе об скалу или выступающий из воды камень. Теперь он выглядел так: семь бревен были собраны в ряд и скреплены с двух сторон поперечными бревнами, в которых был вырублен паз под каждое бревно. Поперечные бревна по бокам крепко скреплены веревками и жердями, приколоченными гвоздями. Для прочности каждое бревно я переплела веревкой, прикрепляя его к следующему. Затем оставшейся веревкой привязала плот к концу поперечной балки на крыше.

Лед на реке уже поменял цвет с белого на серый. Снега почти не осталось, на холмах появились первые желтые цветки мать-и-мачехи. На высоком холме за домом я выкопала углубление, насколько мне позволила еще не совсем оттаявшая земля, в которое перевезла на санках пса из ледника. Рядом с ним положила его любимый мяч – мой новогодний подарок. После недолгого прощания засыпала его землей, а сверху наложила камней. На камни лег маленький букетик мать-и-мачехи. У изголовья забила обухом топора деревянную лопату с надписью.

Хоть при строительстве ледника я и сделала высокий поддон и набросала много лапника, но талые воды постепенно стали его заполнять. Пришлось перенести в дом остатки припасов и подвергнуть их кулинарной обработке. Пустые бутылки я заполнила пока еще чистой водой, чтобы было что пить во время половодья.

День за днем весна всё уверенней давала о себе знать. Лед уже почти не держался за берег и был готов в любой момент «пуститься в плавание». Половодье я решила переждать на крыше избушки. Туда уже перекочевали часть припасов, бутылки с водой, инструмент, шкуры, вещи. Я попарилась в бане, постирала вещи золой. Вечером лед на реке издал треск, пару раз нерешительно сдвинулся и поплыл, ломаясь и наползая льдиной на льдину.

Еще раз проверив всё в избе и на улице, я полезла на крышу, подняв вслед за собой лестницу. Спрятавшись в теплую конуру из шкур и тулупа, я могла не бояться ночных холодов. Утром вода уже подступала к избушке, а к обеду мой плот плавал, привязанный к дому. Занятий на крыше особых не было, поэтому я наблюдала за проплывающими льдинами и за тем, как облака, гонимые ветром, принимают причудливые образы. Когда и это занятие мне наскучило, я просто пела. И оказалось, в моей голове, не перегруженной информацией из телевизора и интернета, стали открываться дверцы в дальних уголках памяти. Я стала вспоминать те вещи, которые когда-то знала, когда-то видела или слышала, а потом о них напрочь забыла. Поэтому, пользуясь моментом, я ворошила свою память, стараясь отыскать в ней интересные события моего бытия, забытые в жизненной круговерти. От безделья сочиняла стихи обо всем, что меня окружало; получался полный бред, но было смешно. Конечно, не забывала вести календарь, согласно нему шел седьмой день моего пребывания на крыше.

Вода начала медленно падать. Через день я уже спустилась на землю. Плот подтащила к краю воды, но ночевать пришлось еще на крыше. Каждый день подтаскивала плот всё ближе к берегу. Воды в доме уже не было, но стены, пол и топчан были сырыми, да и печка должна была просохнуть. Дверь была целыми днями открыта.

Наконец, я перенесла все вещи в дом и растопила печь теми немногочисленными поленьями, которые перед половодьем положила на крышу бани. Продовольственный запас иссякал. И я стала собирать вещи. Плот находился уже на берегу. Вода в реке была большой, но это могло стать преимуществом при преодолении порогов. Кроме своих вещей, в рюкзак положила воду и так и несъеденные банки с тушенкой. Документы и телефон, завернутые в целлофан, спрятала во внутренний карман куртки. Топор, лопату и так и не пригодившийся за эти месяцы висевший на стене багор решила взять с собой и отнесла их на плот. С вечера сходила на холм попрощаться с Собакой. «Я не знаю, – сказала я, – слышишь ты меня или нет, но знай, что я благодарна тебе за то, что ты был рядом со мной, защитил меня и заставил переосмыслить многие вещи».

На рассвете мой плот отчалил от берега. Вода сразу же подхватила его, и я в последний раз оглянулась на уже привычный берег. Плот хорошо держался на воде, он погрузился всего на треть, и до поворота на Косью можно было спокойно сидеть на бревне, лишь изредка отталкиваясь от берега. Лопата мне служила веслом, топор я вогнала в бревно, на котором сидела, а багор, зацепившись за веревку, ждал момента, когда сможет пригодиться. Рюкзак и ружье пришлось надеть на себя, чтобы не потерять на порогах.

Мой расчет был точен – Косью была полноводной. Для прохождения порога я выбирала места, где вода меньше бурлила, чтобы плот не ударился о камень. На порогах отчаянно гребла лопатой, огибая опасные места. Лишь вечером остановилась на тихом плесе. У разведенного костра поужинала тушенкой. Спать, после памятной встречи с волками, в незнакомом месте опасалась, поэтому, не дожидаясь рассвета, отчалила от берега.

Менее опасные пороги преодолела без особых трудностей. И вдруг впереди на берегу вырос дом с прилегающими постройками. Это был, скорее всего, егерский домик, о котором нам говорили в начале маршрута. Я повернула к берегу, привязала плот к дереву и поспешила наверх. К моему разочарованию, в доме никого не было, он был закрыт на замок, а на окнах были решетки. Видно, на время половодья все разъехались по домам. Но баня не была заперта, и вскоре над ней вился дымок.

Утром мой сплав продолжился. Плот оказался прочным и стойко выдержал все испытания. В прибрежном лесу заметила медведя, пробудившегося от спячки. «Прощай, Миша», – помахала я ему.

После обеда где-то впереди, на берегу, мне почудились очертания автомобиля. Так и есть, на берегу стояла «Нива». Я сошла на берег, но внезапно неизвестно откуда возникший пес загнал меня обратно на плот. Пришлось отмахиваться от него лопатой, и тут прозвучала команда: «Алдан! Ко мне!». Из леса вышел моложавый мужчина с ружьем и остановился, увидев меня. «Уберите собаку. Не пугайтесь! – затараторила я. – Я потерялась в лесу, вот мои документы». И я протянула ему паспорт. «Помогите мне, – перешла я на просьбу, – мне нужно отсюда выбраться!». Алдан лаял, не унимаясь, готовый в любой момент броситься на меня. Но мужчина посадил его в багажник машины, надел ему намордник и привязал поводок.

Михаил, так его звали, специально приехал поохотиться подальше от населенных пунктов, потому что близлежащие леса перенасыщены охотниками. Живет он в частном доме на окраине Инты. За время дороги я вкратце рассказала ему историю своего пребывания в лесу. Он же рассказал, что о моей пропаже осенью говорили в новостях, пытались меня искать, но вскоре поиски прекратили. Алдан всю дорогу не унимался, никакие окрики не могли остановить его лай. «Это он так на шкуры, наверное, реагирует», – сказала я. Но была и еще причина – волчий запах, который просто въелся в мою одежду.

У дома Михаил первым делом привязал собаку, потом, успев переговорить с женой, пригласил меня в дом. Жена его Валентина была тихая и обаятельная, из тех женщин, ради которых мужчины торопятся домой. Они суетились, Михаил побежал топить баню, Валентина подобрала мне подходившие по размеру вещи. В бане я была очень долго, парилась, мылась, опять парилась. Когда вышла из бани, Алдан уже молчал. Значит, мне удалось смыть с себя все раздражавшие его запахи.

В доме был накрыт ужин. Меня усадили за стол, но никто не приступал к еде, Михаил и Валентина стояли и смотрели на меня. После минутного молчания я поняла, в чем дело. «Вы что же, – сказала я, – думаете, что я там питалась сырым мясом? У меня была разнообразная кухня, только диетическая!». Обрадованные супруги заулыбались. Миша достал из шкафчика бутылку водки и разлил по рюмкам. «За благополучное возвращение!», – сказал он. Я лишь пригубила, помня, как раздражал пса запах водки.

Михаил, в силу своей природной тактичности, вопросов не задавал. А Валя спросила: «Как вы не боялись жить там одна?». «У меня был пес», – ответила я. «А где он? – засуетилась Валя. – Ведите его сюда!». «Он погиб, спасая меня от волков…». Валя в испуге прижала руки к груди. А Михаил наполнил рюмки: «Давайте помянем. Как его звали?». «Собака», – ответила я. Миша не стал расспрашивать о происхождении такого необычного имени, лишь произнес: «За Собаку!». Для них это была всего лишь странная кличка, и только я знала, насколько было важно в тех условиях называться собакой. «О вас же книгу нужно написать!», – не унималась Валя. «Не надо, – ответила я, – я там нарушила все мыслимые и немыслимые правила пребывания в национальном парке».

Хозяева заметили мою усталость и проводили в спальню. Телефон я поставила на зарядку, но включать не стала. Я еще не была готова отвечать на многочисленные расспросы. От водки кружилась голова, и только я коснулась подушки, как сразу погрузилась в глубокий сон.

Утром Миша расспросил о моих планах. Мне нужно было добраться до банкомата, купить одежду, привести себя в порядок и уехать вечерним поездом. Боясь шумихи вокруг себя, попросила его сообщить в полицию о том, что я нашлась, только после того, как уеду.

Надев приготовленные Валей для меня спортивный костюм, кроссовки и куртку, я села в машину. В первом же банкомате удалось снять деньги. На удивление, карточка не была заблокирована. В торговом центре приобрела весь гардероб, от нижнего белья до куртки, туалетные принадлежности и косметику. Затем мы заехали в салон. Я попросила Мишу приехать за мной через три часа. Сначала меня не хотели принимать, ссылаясь на очередь по записи, но когда я шепнула на ухо парикмахеру, что заплачу пять тысяч за весь комплекс услуг, вокруг меня всё завертелось. Волосы подстригли и покрасили, маникюр и педикюр тоже сделали без задержек. Я попросила разрешения у них переодеться. Видя мое преображение, парикмахер вызвалась сделать мне макияж. Я вывалила на стол только что купленную косметику.

Через три часа я вышла на улицу. На мне были новая кожаная курточка, обтягивающие джинсы, высокие ботинки, длинный шарф и кепка, в руках – спортивная сумка с вещами. Миша уже стоял возле машины. «Всё, поехали», – сказала я. Но он с удивлением смотрел на незнакомую девушку. И только слова: «Миша, это же я, Людмила, из леса» заставили его поверить, что это действительно я. В доме переложила все свои вещи в сумку, включая разобранное ружье. Всё тряпье попросила Михаила сжечь. Горячо поблагодарив Валю, сунула ей в руку пять тысяч. Она отнекивалась, возвращая деньги, но я сказала, что возмещаю ущерб, одной шампуни у них полбутылки истратила.

Мы поехали на вокзал. Билеты остались только на верхние полки, но мне было уже без разницы, я спешила домой. Еще раз поблагодарив Михаила, попрощалась с ним и зашла в поезд.

Лежа на верхней полке, наслаждаясь прохладой чистой, отглаженной простыни, я глядела в окно. Думать ни о чем не хотелось. В вагоне было жарко натоплено, и сосед с полки напротив приоткрыл окно. Спустя пару часов поезд остановился на перегоне, пропуская скорый. Свет был выключен на ночь, и мои глаза, привыкшие видеть в темноте, ясно различали силуэты деревьев в окружающем железную дорогу лесу. Вдруг далекий звук заставил меня приподнять голову и вслушаться в темноту. Где-то далеко слышалось: «У-у-у!». Да, это было пение, это пела Собака, моя Собака! Печальная песня звучала то тише, то громче, наконец, она достигла своего апогея. В этот момент поезд дернулся, и пение на самой высокой ноте оборвалось, то ли прощаясь со мной, то ли желая мне счастливого пути…