История подвига. Открытый дневник

НЕСДАВШИЕСЯ

Он мечтал попасть в гвардию, и его мечта сбылась. Теперь имел право с полным на то основанием и, разумеется, гордостью сказать: разрешите представиться, гвардии старший лейтенант Игорь Ахпашев, командир танковой роты.

Мальчик-хакас, будущий Герой России, из села под названием Аскиз. Он окончил школу № 1 в Абакане. Поступил в Политех. Но через год круто изменил судьбу, хотя, может быть, судьба сама распорядилась, что выбрал военную профессию, поступив в Казанское высшее танковое командное училище, которое окончил с отличием.

Прямой, как стрела, путь к исполнению мечты. Безо всяких надуманных заморочек. Если офицер, значит защитник Родины, гарант конституционной целостности государства. И три вещи, которые постоянно с тобой, как рельсы под бронепоездом, – присяга, долг и честь.

…В том бою против дудаевцев, бою кровавом и жестоком, танк Ахпашева первым прорвался к одной из ключевых позиций боевиков. Смерч заградительного огня могла выдержать лишь бронированная «коробка», и только она была в состоянии расчистить коридоры для продвижения мотострелков и десантников. Танк успел уничтожить с десяток огневых точек противника, когда попал под перекрестье всего оружия, что находилось в руках боевиков. Выстрел из гранатомета обездвижил машину. Занялись огнем наружные баки с солярой, поползли к небу черные, жирные клубы дыма. Отрезанный от своих, танк огрызался пулеметными и пушечными выстрелами на попытки врага захватить экипаж. Через канонаду до ребят доносились «призывы» с той стороны – сдавайтесь, пока не поздно, живыми вам отсюда всё равно не уйти. А они меньше всего думали, какими – на щите или со щитом – выйдут из боя. Все как один. И Ахпашев вновь шептал запекшимися губами: «Заряжай!».

Они продолжали держаться, даже когда внутри стало невозможно дышать и раскаленный металл сжигал руки. Плавился огнеупорный пластик, трескалась кожа на лицах и руках. Но экипаж продолжал выполнение боевой задачи. А потом произошло то, что рано или поздно должно было произойти: сдетонировал остаток боекомплекта…

– …Хорошо рассказываете, одобряю, – громом среди ясного неба прозвучал из-за открытого настежь окна голос начальника лагеря Тимофея Порфирьевича Никитина, кандидата педагогических наук, в целом неплохого дядьки, хотя и слегка сдвинутого на своей ночной рыбалке. Блин, за разговорами напрочь забыли, что он возвращается к себе всегда одной и той же дорогой, мимо нашего корпуса. Девчонкам повезло больше, окна их комнаты на другую сторону выходят. Пару раз в наши ночные посиделки ТиПоНи уже вмешивался и каждый раз обещал, что при следующем нарушении накажет. Похоже, что этот «следующий» наступил.

– Волков, ты, как самый ответственный товарищ среди остальных, не подскажешь, который час? – голос начальника можно было сыпать в чай вместо сахара.

Волчок сделал вид, что роется в тумбе и, как бы растерявшись, удивился:

– Не могу найти. Никто не видел, мужики?

– Я тебе помогу, – ласково сказал начальник. – Три двадцать три. Через полчаса рассвет. Утром опять до столовой не доберетесь, я уж молчу по поводу общелагерной зарядки, зато до обеда будете постоянно заскакивать, выклянчивая что-нибудь перекусить. Оголодали, бедняжки… Придется Герману Вольфовичу выговор объявить, а это минус треть премиальных по итогам смены. Чтобы вам было понятно, когда за словом стоит дело. Зато будет знать, кому сказать «спасибо».

– А Гера тут при чем? – на автомате спросил Рыжий.

– Как при чем? Не обеспечил. Если вас накажу, завтра вся страна мне напомнит, что с будущим России нужно обращаться с любовью и терпением. А кто за Германа Вольфовича заступится? Никто.

– Но это же нечестно! – выкрикнул Рома Синицын.

– Конечно, нечестно, Роман Борисович. Только разрешите вас спросить: а вот то, что вы себе позволяете, честно? Или как?

– Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, – пробурчал Женька, который, похоже, пришел в себя.

– Золотые слова, Яковлев. Если бы ты по ним жил, я бы спал спокойно. А мне кошмары снятся. Вчера, например, приснилось, что Вадик Серебряков из третьего отряда позаимствовал у тебя одну из игр и пол-отряда выставил на деньги, да что там выставил – раздел. И при этом повторял: еще радуйтесь, что я против вас, если бы Як сел, без памперсов остались бы. И что удивительно, сон вещим оказался…

После этих слов Рыжий не выдержал и заржал во всё горло.

– А вот мне не до смеха, – сурово сказал директор. – Так что предупреждаю в последний раз: еще одно нарушение – и влеплю Рябову «строгача». Все поняли? Можете не отвечать. Главное, делом докажите.

Другого выхода, как спать, у нас теперь не было. Через минуту-другую из яковлевского угла раздалось:

– Стас?

– Чего тебе? – откликнулся композитор.

– Помутнение какое-то нашло, сам не знаю…

– Да иди ты, – передал ему привет Стасик, но было ясно, что Женькины извинения приняты.

* * *

Вот и всё пока. Но, я, Вениамин Александрович Соколов, торжественно обещаю, что дневниковые записи продолжу и о новых героях еще обязательно расскажу. Так что надолго не прощаюсь, до скорого!