Батько

 Батько – так мы, дети обращались к нему. Меня очень сильно удивляло, почему в нашей семье не обращались к своему отцу так, как было принято в других семьях – «папа», «тато», а вместо этого звучало грубое «батько», но только в зрелом возрасте я поняла, насколько для него было важно звучание именно этого слова.

Я родилась предпоследней из тринадцати детей, и с того момента, как мой детский мозг приобрел способность запоминать события, в моей памяти сохранились все те редкие часы, когда он, освободившись от дел, проводил со мной время.

Свободного времени у него было очень мало - с раннего утра нужно было помочь по хозяйству, затем, захватив подмышку несколько стопок школьных тетрадей, спешил в школу, директором которой был уже много лет, и попутно – учителем младших классов.

После школы - опять домашнее хозяйство, и, еще нескончаемым потоком шли со своими просьбами односельчане: кому-то нужно застеклить окно, кому – то запаять кастрюлю, починить радио, или будильник, составить документ в государственные органы, утихомирить выпивших мужей…  И так далее, и так далее. А всю ночь под тусклой лампочкой, нависающей над столом, проверял школьные тетради. Изредка он находил время для своего увлечения фотографией.

Нет, он не был с командирской статью или громогласным, а наоборот, тихий и спокойный, больше слушал, чем говорил. Существовали обязанности, которые он взвалил на себя сам. Одной из них был уход за памятником погибшим воинам, стоявшим напротив нашего дома. Отец регулярно косил траву, убирал сорняки, штукатурил и красил фундамент, а мы, его дети, ухаживали за клумбами. И я, почему то,  была уверенна, что этот памятник принадлежит нашей семье, поэтому  мы так тщательно за ним ухаживаем.

9 мая, на День Победы у памятника собиралось все село, выступали официальные лица, герои, вернувшиеся с войны, а он стоял молча, казалось, что ему просто нечего сказать, или всё уже давно сказал, до того, как я родилась. И, каково же было мое удивление, когда в старших классах, на уроке истории рассказывая о партизанском движении в годы войны, учительница, первой произнесла фамилию моего отца. Оказывается, мой отец - герой!

Но он в это время находился в глазной клинике, и расспросить его не удалось, затем я уехала из дома. Но, при каждом удобном случае я пыталась узнать хоть что-то о жизни этого скромного человека, о чем говорит его многозначительное молчание, и почему он не любит рассказывать о себе. Да и мама, была против этих тяжелых воспоминаний, но после многочисленных расспросов, стала собираться воедино картина всего пережившего в годы лихолетья.

Отец родился в 1914 году на Украине, в селе Кинашевка Букского района Уманского уезда. Окончив на «отлично» восьмилетку, поступил в педучилище, и в восемнадцать лет уже работал учителем физики. В двадцать лет обзавелся семьей, и к началу войны воспитывал уже троих сыновей.

Батько увлекался фотографией, играл в оркестре на гитаре, балалайке, мандолине, гармошке, красиво пел.

Однажды, возвращаясь с районного центра, где было совещание, ему пришлось бежать от грабителей, и он повредил правую руку, которая всю жизнь его беспокоила, из-за чего, кстати, его и не взяли на фронт. В первые дни войны, весь преподавательский состав ушел в лес, в организованный Кузьмой Грибом, партизанский отряд. Отец, как хорошо разбиравшийся в физике был назначен радистом. Кроме всего в доме, где проживала жена с детьми, в печке он спрятал изготовленный им радиоприемник, и, пробираясь по ночам в дом, он записывал сводки о положениях на фронтах, на основании чего изготавливались листовки с правдивой информацией, которые потом распространялись среди населения. Риск был невероятный, ведь село было занято немцами, да и предателей в селе было не мало. Но отца все - таки арестовали, спастись удалось благодаря моему деду, который за большой барыш уговорил полицая дать на время радиопередатчик моему отцу, чтобы он привел его в негодность, через десяток минут это уже был не нужный хлам, и прибывший немецкий чин приказал отца отпустить.

Чем больше досаждали партизаны, тем больше зверствовали фашисты и полицаи. Отряд вредил фашистам, как мог. Однажды даже пришлось отбить у немцев обоз с кожухами. Зимы были суровые, и полицаи ходили по домам, отбирая у населения теплые кожухи для немецкой армии, у многих это была единственная теплая одежда. Партизанам удалось вернуть одежду селянам.

Все истории боевого пути отца я собирала по крупицам, однажды, когда ему было за восемьдесят, он попросил отвезти его на машине к родственнице. Из их общих воспоминаний, я узнала еще один эпизод: из-за предательства одного из партизан случилась облава, часть отряда захватили в плен, их долго пытали местные полицаи, затем связанными побросали в колодец. И когда село было освобождено, этих полицаев партизаны заставили доставать из колодца погибших и хоронить. От трупного запаха полицаи теряли сознание, но их приводили в чувства и опять отправляли в колодец за казнёнными.

Все воспоминания отца были тяжелые, поэтому он предпочитал молчать, чтобы хоть на время притупить ту душевную боль, которую пришлось испытать ему, и его семье. Молчал он о многом. Семья Костенко до войны была многочисленной – три родных брата, и девять сводных братьев и сестер. Два брата у отца в первые годы войны ушли на фронт, одна сестра из оккупированной Белоруссии пробиралась многие месяцы на Украину, ее сын дважды побывал в немецких концлагерях. Сестра Нина, работавшая педагогом в Киеве, выданная лояльными к фашистскому режиму соседями, была казнена, под Киевом в Бабьем Яру за наличие еврейских корней…
Да, ему было, о чем молчать. Молчал он и о том, что его старший семилетний сын отрезал ножиком кусок ремня, которым был прикреплён ящик со снарядами к броне немецкого танка, стоящего у ворот. Заметивший это немецкий танкист приказал стать на колени мою маму с тремя детьми, и стрелял из автомата поверх их голов. Мой старший брат вследствие испуга, так и не сумел избавиться от заикания.

Молчал о том, как на фронте младший брат Борис, лихой боец, был представлен к званию Героя Советского союза, а командир полка сказал: - Он еще молодой, еще завоюет, и вписал в наградные документы себя. А Бориса в скором времени контузило, и он, мучась от нестерпимых болей умер, еще совсем молодым.

Только сейчас в архивных данных, в сети интернет, я смогла найти документ о представлении Бориса Костенко к так и не полученному им высокому званию.

Молчал отец и о том, как в тяжелом бою под Уманью командир отряда Кузьма Гриб, будучи раненым попал в плен, бежал, а пробравшись к своим, попал в цепкие лапы НКВД, пережил допросы с пытками, где ему ставили в вину то, что фашисты его не расстреляли, и ему – отважному командиру, пришлось многие годы провести в лагерях в глубине мордовских лесов.

Тяжким грузом на душе лежало известие о том, что в первые месяцы войны пропал без вести самый младший брат Олег, и так и не удалось найти никаких данных о том, где он воевал.

Отец не был коммунистом, но горячо любил свою многонациональную страну, трепетно относился к её истории. В памяти остался случай, когда после распада СССР, мои дети играли во дворе в магазин, я дала им старые советские деньги, поиграв, они оставили их на траве, отец, увидев брошенные десятирублевые купюры с изображением Ленина расстроился, поднял их, очистил, и бережно положил в блокнот. Он это сделал не потому, что не понимал их бесполезность, а потому, что это – история.

Уже после смерти отца мне пришлось второй раз побывать в селе, где он родился. Там я случайно встретилась с другом его детства. Мы проговорили несколько часов. Он мне поведал историю о том, как моего деда, волостного писаря убили кулаки.  Как отец, был лучшим учеником в школе, любил чинить все, много читал книг.  Как из одной половины сарая сделал театр, и еженедельно там ставил постановки, а из второй половины – читальню, потому, то у семьи была хорошая библиотека, и все желающие могли брать почитать книги. Так же он рассказал, как вновь назначенному милицейскому чину понравился дом, в котором жила семья отца, и он выставил на улицу его маму – мою бабушку с тремя детьми. Им пришлось скитаться по соседям, и питаться, ища в поле брошенный мерзлый картофель.

Только с годами я поняла, почему он об этом не любил говорить, он не мог избавиться от тяжелых воспоминаний, и не хотел взваливать пережитое на плечи других. На его могиле коллеги рассказывали о его партизанском прошлом, о его отчаянной смелости, надежности, и я поняла, что он, не умевший хвастаться, учивший всю жизнь нас: не хвали сам себя, пускай тебя люди похвалят, - прожил свою жизнь достойно.

Перебирая в его шкафу документы, мы наткнулись на старую тетрадь. Пожелтевшие от времени листы в косую линейку были исписаны химическим карандашом - это были стихи. Это были стихи отца, написанные в партизанском отряде, из них мы тоже много узнали о боевом пути партизанского отряда. Сильное впечатление произвело на меня самое первое стихотворение, из которого видно, что еще в начале войны он верил в победу, и оно оказалось пророческим.

Стих моего отца, Костенко Игоря Юрьевича, написанный в партизанском отряде химическим карандашом на клочке бумаги в июле 1941 года.

Нарушили фрицы советские границы,
Со страной великой захотели биться!
Изуверу Гитлеру даже и не снится,
Что ему придется с жизнею проститься.
Легкую победу обещал он фрицам –
За один лишь месяц взять Москву столицу.
Захотелось наших сала и пшеницы,
С аппетитом вашим можно подавиться!
И еще хотелось советской землицы,
А ведь вам придется в нее уложиться!
Вы хотите быстро взять Москву – столицу?
Будете вы кубарем на Запад катиться!
Бросив все, обратно побежите фрицы,
Огнем поливают вас стальные птицы.
На защиту Родины, советской землицы
Весь народ поднялся и сумел сплотиться.
Скоро голос громкий из Москвы – столицы
В радио нам скажет: «Разгромили фрицев!»
И вздохнут все люди - слезы на ресницах,
И войдут в историю длинные страницы.
Как Красная армия разгромила фрицев.
Ведь народ советский врагу не скорится!

В памяти осталась картина встречи отца с бывшим командиром партизанского отряда Кузьмой Грибом, который смог выжить в сталинских лагерях: - они разговаривали не о войне, не о том, что пришлось пережить, а о жизни, о работе, о семьях, о планах на будущее. Кузьма Гриб, вернувшись из лагерей стал известным украинским писателем. В книгах о партизанском прошлом он часто упоминает об отважном радисте Костенко Игоре, моем отце.

И это не «папа», не «тато», а «Батько»! Батько с большой буквы!

Я горжусь тобой, я горжусь твоей семьей, я горжусь нашей семьей, Батько!

Людмила РОМАН