Далёкое кыртинское детство

Как ни бодрись, а годы тают,

Исчезли энные мечты.

Теперь я часто вспоминаю

Далёкой родины черты.

Могучий лес, реку Печору

С её прозрачною водой,

Большой посёлок над рекою,

Наш дом под Белою скалой.

Троих нас мама поднимала,

Когда проклятая война

У нас отца навек отняла,

Но не отчаялась она.

Болезни, скудное питанье

Свинцом легли на плечи ей.

Заботы, хлопоты, страданье:

Нам было трудно, ей трудней.

Я помню зимний снег глубокий

И солнышка недолгий бег,

Небесной черни мир широкий

И звёзд далёких яркий свет,

И прелести ночных катаний

С заснеженной горы крутой

Под пляски северных сияний

И под далёкий волчий вой.

Весну мы терпеливо ждали,

Уж снег сошёл, стекли ручьи,

Но спит Печора подо льдами…

Всё жарче солнышка лучи.

Вот, наконец, дробится лед,

Трещит, вздымается, ползёт.

И мчится радостный народ

Глазеть на дивный ледоход.

Едва очистилась река –

Тут навигации пора

Пришла. Плывут издалека

Буксиры, лодки, катера.

Встречая первый пароход,

Гудит на пристани народ.

Теперь уедет кто-нибудь

К “большой земле”, в далёкий путь!

Настала летняя пора.

Мальчишки на реке с утра.

Кто удит рыбу, кто взирает,

Как пароходы проплывают.

Буксир чумазый тянет плот,

Гудит далёкий пароход.

То быстрый катер пробежит…

Как хорошо у речки жить!

Дымит костёр на берегу,

К нему с мальчишками бегу,

Там лодочник горячей щёткой

Смолою мажет днище лодки.

Уж солнце за реку садится,

Пора б и нам угомониться.

Вот мать домой не дозовётся.

Не хочешь, а идти придётся.

Промчалось лето быстрой птицей.

Поспели ягоды, грибы.

Труба зовёт, пора учиться.

Когда же мир увидим мы?

Уж жизнь проходит, тают годы,

Но не забыть мне никогда

Послевоенные невзгоды

И счастье в детские года.

(В.И.Эзерин, 22.06.2014г.)

 

 

Я родился в далеком таежном поселке Еджид-Кырта в 1938 году на берегу полноводной красавицы Печоры в период страшных сталинских репрессий, бушевавших в стране с начала 30-х годов. Жуткий «ветер» достал и моих родителей, которые оказались на Печоре не по своей воле. Мой отец Иван Карлович Эзерин 1901 года рождения, по происхождению латыш, родом из Тверской губернии, в самом начале 20-х годов был призван в армию, служил в Ленинграде. После службы некоторое время работал милиционером на ст. Мартисово, затем в период НЭПа – старшим продавцом в частном магазине. Работал вместе с сыном хозяина. Последний проворовался и, подпоив моего отца, подсунул липовые документы. В итоге отца судили за воровство. Родители отца, продав имевшуюся скотину и ценные вещи, выплатили недостачу. Однако суд обязал отца выехать на север – охранником в исправительный лагерь. Служил в Усть-Вое, затем в Кырте. Дослужился до начальника лагеря, потом был начальником пожарной части, где и проработал до начала войны.

Моя мама Агрепина Степановна Гранёнкина 1914 г.р., мордовка по национальности, оказалась на севере в период организации колхозов. Её отец, трудолюбивый хозяин, считался зажиточным, был раскулачен и выслан на Южный Урал на строительство железных дорог. А маму в 1933 году за так называемые «колоски» отправили на 2 года на север. В 1934 году мои будущие родители встретились и поженились. Вскоре появился первенец, но через год умер по болезни. В 1937 году родилась двойня, а через 1,5 года родился я. В 1941 году отец ушел на фронт и в 1942 году погиб под Старой Руссой. После смерти отца (похоронка пришла лишь в 1943 году) нас выселили из ведомственной квартиры. В результате наша семья испытывала величайшие трудности, не имея постоянного места проживания. Мы едва сводили концы с концами. Мама работала (в Кырте) то няней в детском садике, то телефонисткой.

В годы войны мы все перенесли страшные болезни, свирепствующие во многих местах: скарлатина, корь, дифтерия, ангина. Мы чудом выжили. Но как бы трудно ни было, мы росли, не имея достаточно витаминов, питаясь чем придется. Хлеба всегда не хватало. По карточкам выдавали то, что было в наличии. В том числе, в основном, сушёные овощи: морковь, лук, горох. Обычно в рационе были картофель, брюква, турнепс. Сахар был большой редкостью. Что касается одежды, мама героически старалась перешивать всё, что можно, чтобы как-то прикрыть нашу наготу. С годами было всё трудней и трудней. Понимая это, мама приняла в нашу семью  в 1944 году освободившегося из лагеря мужчину, работавшего сварщиком на машинной базе. Мы приняли его сдержанно. Брат и сестра не называли его отцом. Мне иногда приходилось, улаживая семейные скандалы, называть его отцом, видя слезы матери. Она постоянно учила нас не забывать родного папу, любовь к нему мы пронесли через всю жизнь.

В конце войны Кырта представляла собой довольно большой поселок, в котором были машинная и овощная базы, общежитие для рабочих, больница, магазин, даже передвижная электростанция. Старенькая школа находилась прямо напротив нашего дома, в ней я в 1945 году учился в 1 классе. В большом помещении класса было 4 ряда парт. Первый ряд, начиная от окна, – 1 класс, затем 2-й, 3-й, 4-й. Старенькая учительница давала задания по очереди каждому ряду, затем также по очереди опрашивала или рассказывала сама. Было очень интересно слушать ответы учеников старших классов или рассказы учителя. В 1-ом классе мы начинали писать на так называемых «грифельных досках», т.е. небольших дощечках. Писали специальными мелками. Старшие писали из-за отсутствия тетрадей на упаковочной бумаге и обрывках газет. Учиться мне было легко, так как ещё до школы я умел писать и читать. В конце учебного года мне вручили похвальную грамоту.